Из воспоминаний о Н. С. Гумилёве Ольги Делла-Вос-Кардовской (в сокращении)

Весною 1907 года мы переехали из Петербурга в Царское Село и сняли квартиру в нижнем этаже небольшого двухэтажного дома Беловзоровой на Конюшенной улице. Во втором этаже этого дома жили Гумилёвы. Николай Степанович <далее Н.С., ред.> был в то время за границей, в Париже, где учился в Сорбонне. Мы познакомились вначале с его матерью, Анной Ивановной. Это была умная и чуткая женщина, очень любившая своего сына и гордившаяся его литературными опытами. Она много рассказывала нам о нем и показывала его стихи. По-видимому, между матерью и сыном была большая дружба. Отца Н.С. мы не знали. В течение многих лет он болел какой-то хронической болезнью и был прикован к постели. С этим мирились как с неизбежностью. Он лежал в отдельной комнате, и когда из нее выходили, то говорили совершенно спокойно, стараясь поддерживать в доме бодрый, жизнерадостный дух. Однако присутствие тяжелобольного в семье Гумилёвых чувствовалось постоянно.

Судьба сына, видимо, крайне волновала родителей, так как между ними на этот счет очень часто происходили длительные споры. Отец хотел, чтобы сын прежде всего закончил университет и затем избрал себе какую-либо научную деятельность. Литературное поприще казалось ему недостаточно серьезным
и мало обеспеченным. Ему не нравилось также, что сын, не получив необходимого русского образования, уехал учиться в Сорбонну и хочет стать поэтом. Поскольку мне лично нравились стихи Н.С., я невольно была на стороне матери, что ее очень радовало. Нужно сказать, что в семье все обожали Н.С. Как мы узнали позже, он также с большой любовью и нежностью относился к родным. Особенно близок он был со своей сводной сестрой (по отцу) Александрой Степановной. Она писала интересные пьесы для детей, которые ставились в гимназии, где она преподавала. Н.С. неоднократно положительно отзывался о ее педагогической деятельности. Он любил также и ее сына, своего племянника Колю Сверчкова, с которым, как известно, он совершил одно из своих путешествий в Африку и которому посвятил позднее сборник африканских стихов – «Шатер».

* * *

Н.С. из Парижа весной 1908 г. и до своего путешествия в Египет поселился у родителей в Царском Селе. О нас он узнал от своей матери и выразил желание познакомиться. Знакомство произошло 9 мая в день его именин. С тех пор мы начали с ним встречаться и беседовать. Обычно это бывало, когда он выходил на свой балкон. Так продолжалось до нашего отъезда за границу.

В ту осень в Петербурге была сильная холера, и мы задержались за границей до конца месяца. Вернувшись, мы узнали, что Гумилёвы переехали на другую квартиру на Бульварной улице. В это время умер отец Н.С. Поскольку верхний этаж теперь пустовал, я устроила в нем свою художественную мастерскую. В этой мастерской впоследствии и был мной написан портрет Н.С. …

Портрет поэта Гумилёва Ольга Делла-Вос-Кардовская, 1909 год

С осени возобновилось наше знакомство с семьей Гумилёвых. Н.С. сделал нам официальный визит, а затем мы довольно часто стали бывать друг у друга. Он любил визиты, придавал им большое значение и очень с ними считался. Обычно у них собиралось интересное общество писателей и поэтов. Среди гостей нередко присутствовали Ремизов, Ал. Толстой, М. Кузмин, С. Маковский, В. Кривич, Потемкин и др. Большинство приезжало из Петербурга. Н.С. был всегда мил и приветлив и являлся центром внимания. Здесь читались и критически рассматривались готовящиеся к печати стихи и проза. Суждения бывали иногда очень резкими, а споры горячими. Однако сам Н.С. делал замечания большей частью сдержанно и осторожно. К его словам прислушивались и с его мнением очень считались. Он поражал своей исключительной памятью и прекрасным знанием русской классической литературы. Вспоминается, как он однажды спорил с Анненским о каких-то словах в произведении Гоголя и цитировал на память всю вызвавшую разногласие фразу. Для проверки мы взяли том Гоголя и оказалось, что Николай Степанович был прав. Он благоговел перед Пушкиным и также прекрасно его знал. С этих вечеров все уезжали в Петербург обычно
с последним поездом, и хозяин всегда сам провожал гостей до вокзала.

Приблизительно в этот период Н.С. написал в мой альбом посвященное мне стихотворение, а также акростих в альбом нашей дочери Кати. Помню, что последняя строфа этого стихотворения заканчивалась такими строками:
А Вы, Вы скажете мне бойко:
«Я в прошлом помню только Бойку».
Бойкой звали нашу собачку, с которой Н.С. часто возился. Бывая у нас, Н.С. много рассказывал
о Париже, о вечерах у художницы Кругликовой, о своей студенческой жизни…< > Слушали мы рассказы и о его первой поездке в Африку. Он очень живо описывал весь свой путь, пройденный с караваном, жуткие моменты при охоте на диких зверей, стоянки в пустыне и многое другое. Было очень странно и казалось почти невероятным, чтобы такой болезненный на вид человек мог совершить все это труднейшее путешествие.

* * *

Мысль написать портрет Н.С. пришла мне еще весной. Но только в ноябре 1908 г. я предложила ему позировать. Он охотно согласился. Его внешность была незаурядная – какая-то своеобразная острота в характере лица, оригинально построенный, немного вытянутый вверх череп, большие серые, слегка косившие глаза, красиво очерченный рот. В тот период, когда я задумала написать его портрет, он носил небольшие, очень украшавшие его усы. Бритое лицо, по-моему, ему не шло.

Во время сеансов Н.С. много говорил со мной об искусстве и читал на память стихи Бальмонта, Брюсова, Волошина. Читал он и свои гимназические стихи, в которых воспевался какой-то демонический образ. Однажды я спросила его:
– А кто же героиня этих стихов?
Он ответил:
– Одна гимназистка, с которой я до сих пор дружен. Она тоже пишет стихи…
Стихи он читал медленно, членораздельно, но без всякого пафоса и слегка певуче. Н.С. позировал мне стоя, терпеливо выдерживая позу и мало отдыхая. Портрет его я сделала коленным. В одной руке он держит шляпу и пальто, другой поправляет цветок, воткнутый в петлицу. Кисти рук у него были длинные, сухие. Пальцы очень выхоленные, как у женщины…< > портрет свой он одобрял, но ему хотелось, чтобы глаза были поставлены прямо. Однако, поскольку это сразу же меняло все выражение его лица, я настояла на своем и написала глаза чуть косыми. В то же время произошло знакомство Н.С. с графом В.А. Комаровским. Это было осенью того же 1908 года. Комаровский сам писал стихи и мечтал познакомиться с Гумилёвым. Я пригласила их обоих к нам. За чаем между ними возник спор о поэзии. Василий Алексеевич отстаивал необходимость полного соответствия между формой и содержанием стиха. Н.С., насколько я помню, защищал преимущественное значение формы. Во время спора Комаровский сильно волновался, говорил быстро и несвязно. Гумилёв был как всегда спокоен и сдержан, говорил медленно и отчетливо. Чувствовалось, что на Комаровского он смотрит, как на дилетанта. Того это, конечно, особенно задевало.
Простились они холодно и, казалось, разошлись врагами. Мне при уходе Н.С. тогда же сказал, что Комаровский большой чудак и что с ним невозможно разговаривать.

Каково же было мое удивление, когда на другой день на свой очередной сеанс Н.С. пришел вместе с Комаровским. Оказалось, что последний был у него с утра и между ними произошло полное примирение. Впоследствии они неоднократно бывали друг у друга, и их отношения окончательно наладились. Тем не менее Комаровский всегда старался как-нибудь поддеть Гумилёва и иронизировал над его менторским тоном. От портрета Н.С. он был в полном восторге и говорил:
– Он таким вот и должен быть со своей вытянутой жирафьей шеей.
После того, как портрет был мною закончен, я отправила его на выставку Нового Общества Художников на Малой Конюшенной в Петербурге.

Ольга Людвиговна Делла-Вос-Кардовская, автопортрет, 1917 год

Справка
Ольга Людвиговна Делла-Вос-Кардовская (1877–1952) – живописец и график. Ее кисти принадлежит известный портрет Гумилёва (ныне находящийся в Третьяковской галерее), а также портреты А.А. Ахматовой и В. А. Комаровского. Муж ее, Дмитрий Николаевич Кардовский (1866–1943), академик живописи – автор знаменитой обложки первого издания «Жемчугов» Гумилёва (1910).

Обложка первого издания «Жемчугов» Гумилёва, 1910 год

Текст воспоминаний печатается по автографу из собрания Л.В. Горнунга (Москва). Записаны Л.В. Горнунгом со слов О.Л. Делла-Вос-Кардовской в 1925 г. С незначительными сокращениями воспоминания были опубликованы К.М. Поливановым (Панорама искусств. М.: Сов. художник. 1988. Вып. 11. С. 188–197).

«Царскосельская газета» № 29 от 1.08.2019 г.