Чуть-чуть о войне в нашем городе

С каждым годом остается все меньше людей, бывших непосредственными свидетелями и участниками событий военных лет. И наша задача – хранить и передавать новым поколениям память, которую они оставили нам. Один из способов сделать это – перелистать старые подшивки «Царскосельской газеты». Сегодня мы хотим познакомить читателей с воспоминаниями жителя города, бывшего в годы оккупации подростком: они были опубликованы на наших страницах в сентябре 1995 года, в год полувекового юбилея Победы. Печатается с сокращениями.

<…> Началось все в воскресенье, 22-го, в ясный, прохладный июнь. Сообщение по радио было под стать удару грома. Все в одно мгновение стали какими-то другими. Так для нас, жителей дома № 17 по ул. Колпинской (ныне Пушкинской), началась война.
В кругу моих товарищей-подростков царил дух чапаевского патриотизма, жадного интереса к надвигающимся событиям. В газетах нас интересовали сводки Информбюро и статьи о героических эпизодах. Информация дополнялась всевозможными подробностями о наших танкистах, летчиках и партизанах. На нашем аэродроме стали базироваться новейшие четырехмоторные бомбардировщики, появились МиГи, увидели мы танк КВ, все это вызывало бурю восторга.
Первые налеты немецкой авиации на Ленинград через наш город закончились разгоном этой армады. Появилась уверенность, что в дальнейшем немцам зададут трепака еще пуще. События же стали развиваться по худшему сценарию. Неожиданно куда-то ушли зенитные батареи. Барражирующие над городом «чайки», И-16 и редкие МиГи не смогли конкурировать с «мессерами». В один из погожих дней штук 10 «юнкерсов» налетели на наш аэродром. Выстроившись в круг, пикируя один за одним, они совершали какую-то разрушительную жуть. Эту картину мы с приятелем наблюдали, подкапывая картошку в поле. <…>
Карточки на хлеб и продукты постоянно сокращались, но это нас, подростков, ничуть не смущало, нам еще все грезилось в розовом свете. Большую часть времени мы проводили в парке среди войска, которое все прибывало и прибывало. Нас это радовало, и мы «компетентно» оценивали степень вооруженности. Но странно было то, что войска не готовились «зарыться в землю», а напоминали скорее «кочующие таборы». Появилось хлесткое выражение: «Немец все прет и прет». Вот он уже под Лугой, вот он уже под Гатчиной… Но чем страшней становилось взрослым, тем интересней нам, пятнадцатилетним. Пока это было бравадой, но потом… Потом все круто повернется, и мы содрогнемся, познав страх, а немцы были мастера на эти штучки. <…>
Сентябрь – это месяц, когда первые 17 дней мы будем жить еще со своими. Они-то и будут днями, когда враг обрушит на город массированные бомбовые удары, а затем подвергнет яростному минометному огню.
Тишина 15 сентября поразит своей необыкновенной неприглядностью. Город уже не принадлежит никому. Власти покинули его «по-английски», <…> как бы негласно передали все остающиеся богатства горожанам, вероятно, подразумевая – распоряжайтесь сами по-разумному, а как дальше сложится судьба каждого – это уж извиняйте и простите…
Началось «самообслуживание» с того, что все что-то брали, ничего не платили и несли домой. Мы с приятелями тоже включились в эту «игру». Несем ящик с макаронами. Остановились у «пожарки» передохнуть. К нам подходит последняя отступающая группа красноармейцев, человек семь, вооруженных наполовину немецкими автоматами. На плащ-палатке они несли раненого товарища. Поинтересовались, не конфеты ли мы несем, и, поняв, что угостить их не можем, посоветовали все, что еще есть в Гостином дворе, изъять, чтобы ничего не досталось врагу. На Руси такие мероприятия протекают быстро и организованно.
Итак, мы оставлены своими, и, когда проснемся 17 сентября, то убедимся, что мы теперь под немцами. Первая встреча произошла у нашего дома: их зеленые робы и винтовки, накинутые на шею, произвели страшное впечатление. Через несколько дней была объявлена запретная зона по нашей Колпинской улице, разделившая город пополам. За считанные часы часть населения этапировали в сторону Гатчины. Тут же последовало распоряжение коменданта, что все мужчины в возрасте от 16 до 55 лет направляются в лагерь на фильтрацию, точнее, на уничтожение. С наступлением темноты из домов не выходить, приказы все выполнять беспрекословно, и пошло-поехало… За всякие ослушания – расстрелять, повесить.
Бумага не в силах передать всю картину, которая с каждым днем становилась все бесчеловечней. Патрули наглухо закрыли город, поэтому за его пределы выбраться ослабевшему жителю в 30-градусный мороз было невозможно. Погибших от голода и замерзших, как дрова, людей провозили на дровнях мимо нашего дома во двор 3-й школы (ныне Дворец творчества юных), где укладывали в котлован, вырытый еще летом для пожарных нужд. Казни через повешение дополняли картину ужасов. Судьба же несчастных евреев была просто страшной. Такая мрачная картина сложилась на зиму 1942 года. Тем, кому посчастливилось выжить, потом на протяжении всего периода плена в силу своих возможностей будут чинить немцам разные козни. <…>
С наступлением весны пришлось соображать, что делать, чтобы прокормиться. Оказывается, в городе уже была управа, находилась она в помещении ресторана, что перед домом писателя-фантаста Беляева. Туда-то и направился я попытать счастья. Мне сразу повезло, потому что в городе уже кто-то стал заботиться о том, чтобы помочь населению не погибнуть полностью. Таким был бургомистр нашего города Всеволод Николаевич Селезнев. Вот к такому человеку я робко обратился с вопросом, не сможет ли он дать какую-нибудь работу. Он сразу же зачислил меня в строительную группу. Так, по взмаху волшебной палочки в 16 лет я становлюсь стекольщиком. Это было спасением, потому что полагался мучной паек. Работы в городе, где рвутся снаряды, было предостаточно. Весной участились пожары, запылал и Екатерининский дворец. Поступило распоряжение прибыть на тушение с ведрами. По цепочке ведра с водой от пруда у Верхней ванны подавали во дворец и лили прямо на полы и перекрытия. Вроде потушили. Но утром пожар возобновился снова. Из Гатчины была вызвана пожарная машина, которая основательно залила огонь. Северная часть дворца была спасена. <…>
К концу лета 1942 года остатки населения, разбросанные кто где, были собраны на полулагерное проживание в районе Софии. А 1 сентября в город «победоносно» вошли части «Голубой дивизии», прибывшие из-под Новгорода. <…>
Республиканская Испания была для нас страной желанной, т. к. с испанскими ребятами мы учились в одной школе, участвовали вместе в концертах, художественной самодеятельности. Теперь же настал черед познакомиться с франкистской ее частью. Среди солдат оказались и бойцы, которые сражались на стороне республиканской армии, они без опаски говорили об этом, подчеркивая большие симпатии к «русо». Целый год будет длиться «голубой» период нашего существования, он дал нам возможность окрепнуть физически и морально. <…>
В нашей маленькой колонии работали: баня, больничка, водопровод, электричество, большая дорожная команда, строительно-ремонтный участок, столовая. Елена Александровна Виноградова вела смешанный класс, проводились богослужения, весной 1943 года посадили хорошее поле картошки, делали много другой нужной работы. Все это было организованно, и мы пользовались этими простыми бытовыми услугами.
В городе комендатура и гестапо оставались немецкими, но железная хватка их как-то ослабла, и фриц 1943 года – это уже не фриц 1941 года, так как перевоспитанием его занимались «Катюши», Илы и Т-34, и все, кто хотел и мог. <…>
Лето 1943 года дарило нам свое солнце и тепло. Режим трещал по всем швам. Чем грустней становились оккупанты, тем большей радостью светились наши души. Запреты на хождение без солдата сопровождения нами, шпанистыми ребятами, зачастую игнорировались. Зная, где плантации малины и другие ягодники, мы совершали вылазки, пренебрегая осложнениями. Солнце, жара – как не пробраться к Большому озеру, чтоб искупаться, но на такие нарушения шли в основном мальчишки.
Сентябрь 1943 года еще раз стеганул нас своей военной плеткой. Приказ: всех до единого вывести из города. Такой оборот событий перечеркнул многие наши надежды. Вермахт почуял, что скоро придется убираться, поэтому и гнали население подальше от своих.
Действительно, ровно через 4 месяца в город войдут наши, но ни одного жителя не застанут. Приблизительно за 3 месяца до освобождения все оставшееся население будет отправлено кто куда. Нас, ребят, человек десять, на всякий случай, как потенциально опасных, отправят в лагерь. Оттуда с друзьями Николаем Титовым и Юрием Голубевым мне удалось бежать, перейти фронт и скорей в военкомат, чтоб быстрей отправиться в действующую армию. Наша дружная троица закончила войну в одном батальоне, на побережье Балтийского моря, но это уже другая история…

В. ПИВОВАРУН,
участник Великой Отечественной войны, житель г. Пушкина
Опубликовано в «Царскосельской газете» № 105, 106, 107, 108 за 1995 год
«Царскосельская газета» № 35 от 19 сентября 2024 г.