1944–1945 годы

Иной раз кажется, что о дореволюционном Павловске писать легче. В архивах сохранились дневники, письма, чертежи, картины. А теперь в архивах скупые строчки: принят на работу такого-то числа и года, уволен или умер такого-то.
Пережитая блокада, голод, лишения делали свое дело: многие восстанавливавшие типографию и город рано ушли из жизни, а им некогда было писать дневников, да и письма были скупыми. Рано подкосили их болезни, изнурительный труд, забота о хлебе насущном… Не было магазинов, даже крыши над головой не было.

Из воспоминаний первого директора типографии Лидии Ивановны Козловой (Дмитриевой)
«В феврале 1944 г. сразу после освобождения Павловска меня вызвали в Обком партии и утвердили директором Павловской типографии. По паспорту мне было 27 лет, но пережитый голод, потеря маленького ребенка и почти всех родственников, гибель мужа на фронте в моем сознании состарили меня на много лет, и я сама себе казалась мудрой старухой. Я не имела права эвакуироваться из Ленинграда, потому что типографии для фронта, для солдат выпускали небольшие газетки «Боевой листок». Как сказал поэт: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо»…

Итак, я директор несуществующей типографии. Пока на бумаге комплектовали несуществующий штат, подбирали кадры – время шло. И вот 27 марта, где на военных попутках, где пешком вместе с механиком печатных машин Анатолием Константиновичем Попиневским мы пришли в Павловск. Город представлял собой тяжелое зрелище. Половина домов сгорела, половина разрушена. По улицам, вернее, по подобиям улиц, заваленных битыми машинами, развалинами домов, обломками орудий, было не пройти. От талого снега фетровые сапожки мои намокли, в них хлюпала вода.

С трудом добрались мы до центра города, до здания типографии. Более жалкого зрелища я не видела: пустые глазницы проемов окон – без рам, половина здания вообще разрушена, вторая половина – почти без крыши, одна стена повреждена взрывом. Я стояла и не знала, что же делать, с чего начать. Привел в себя голос Анатолия Константиновича: «Первым делом надо покрыть крышу, забить кусками фанеры окна, собрать более подходящие куски стекол. Осмотреть здание, непригодное к восстановлению, будем разбирать его и восстанавливать наше предприятие». Уже стемнело, когда мы все вокруг осмотрели, обсудили. Потом пешком пошли в Ленинград…

Конечно, одна бы я ничего бы не сделала, если бы не было рядом со мной простых трудяг, хороших, замечательных людей.

Анатолий Константинович Попиневский, механик по печатным машинам – мастер – золотые руки. До войны работал в типографии Академии наук. Был выдвинут партией по восстановлению <типографий> всей Ленинградской области. Во Мге, Волхове, Киришах, Луге и др. типографиях печатные машины были собраны его руками. Непомерная нагрузка, физическая и умственная, лишения и голод, потеря любимой жены сделали свое дело: рано сгорел, безвременно ушел из жизни человек, оставив в 1947 г. сиротами двух маленьких детей.

Была прислана работать семья Кашкиных: Петр Алексеевич – рабочий, его жена Александра Николаевна, сын Алеша. Петр Алексеевич брался за любую работу: был и плотником, и столяром, а еще он был печником. В то военное время это была самая важная профессия. Возвращавшиеся на пепелище жители шли с просьбами к нему, и многие печи тогда в Павловске были поставлены его руками. И повсюду с ним работал его сын – пятнадцатилетний подросток, первый помощник.

Из ремесленного училища дали трех девочек-наборщиц: Аню Конашеву, Лизу Павлову, Олю (не установила фамилию). Из освобожденных районов возвращались жители города. Пришли работать Аня Грачева, Вера Задворнова, из партизанского отряда – Катя Протасова. Пришли, а где жить?

Стали восстанавливать дом напротив типографии (угловой по ул. 1 Мая и ул. Марата), сейчас на этом месте большой сквер. Разобрали два рядом стоящих дома, которые уже невозможно было восстановить из-за больших разрушений. И этим материалом – бревнами, досками, кирпичом – ремонтировали типографию и свое общежитие. Работали без устали – не «от» и «до», а пока было светло, благо начались белые ночи. Сами крыли крыши. В общежитии не было пола, сами стелили пол, белили потолки и стены, по разрушенным домам собирали старые кровати, рваные матрасы, ломаные стулья. И главное, весь день работали на восстановлении типографии, а уж поздним вечером ремонтировали свое жилище.

Первую газету «Большевистская трибуна» выпустили к 1 мая 1944 г. Уже был готов один цех типографии. В углу стояли наборные кассы (реалы), в центре – большая печатная машина, которую крутили руками, и маленькая – «Rotator», которую, как швейную машину, крутили ногами. Но сначала прямо на снегу на маленькой машине отпечатали листовку в тетрадный листок «Павловск наш! Павловск жив! Павловск будет жить!» и об освобожденных населенных пунктах Пушкине, Вырице, Гатчине и поселках Семрино, Федоровское, Луга. Отпечатали 8 или 10 листов, которые послали в типографии газет «Ленинградская правда», «Известия», «Правда» и в известную тогда газету «Военный корреспондент».

На улице Революции открыли столовую. Раз в день выдавали одно и то же блюдо: вареную чечевицу или фасоль с небольшим кусочком мяса. На семью из трех человек получали почти половину пол-литровой банки этого варева. А дома его разбавляли водой и доваривали на плите. Хлеб получали там же. С трудом выбирался из развалин город, очищались улицы».

Из воспоминаний Антонины Филипповны Журавлевой
«Я приехала по направлению в типографию в августе 1944 г. в качестве старшего бухгалтера. Конечно, никакой бухгалтерии еще не было. Нужно было все восстанавливать. Для директора просто отвели угол, за каждой мелочью приходилось пешком идти в Ленинград. Правда, в мае уже восстановили железную дорогу и пустили поезд, но он ходил только один раз туда и обратно. На попутных военных машинах уже не подбрасывали, так как Ленинградская область уже вся была освобождена от оккупантов и все войсковые части ушли на запад. А мелочи, за которыми приходилось и ездить, и ходить пешком, были действительно мелочами. Не хватало керосина, чернил, краски для печатных машин, бумаги. И даже за мылом и прочими вещами для обихода приходилось идти в Ленинград на рынок (на толкучку)».

Сколько же энтузиазма было в этих молодых, полуголодных девчонках, если, как вспоминает Антонина Филипповна, они вместе с Лидией Ивановной в редкое свободное время вечером ходили в Ленинград в театр и ночью шли обратно.

Они дружно переживали все невзгоды и тяготы жизни, умели радоваться даже мелочам… За сверхурочную работу уже стали давать дополнительную порцию пшенной каши или 150 г хлеба. И это тоже было в радость.

Да, энтузиазм – это одно, но сколько же любви и, по-моему, героизма было в тихой застенчивой девушке Антонине, которая в 22 года в такое лихолетье взяла на воспитание двух сирот Попиневских (после смерти механика Анатолия Константиновича Попиневского), заменила им отца и мать. Она посвятила им всю жизнь, вырастила, воспитала, помогала растить внуков, а затем и правнучку.

Н.И. Дмитриева в зале Павловского краеведческого музея

Мы с мамой вернулись в Павловск 2 мая 1944 г. (рассказывает в своих воспоминаниях Нина Ивановна Дмитриева). Прошли почти половину города и не встретили ни одного человека. Уже потом мы узнали: все работали на восстановлении дворца-музея. В городе было уже примерно 100–150 человек. И директор музея Анна Ивановна Зеленова обратилась за помощью к жителям с просьбой по воскресеньям работать на очистке дворца и парка…

Мне было 13 лет, но уже через пять дней после приезда я приступила к работе в типографии. Меня приняли ученицей-наборщицей, но делала я все, что поручали. Вместе с девочками-наборщицами откапывала из земли шрифт, промывала его, очищала, помогала в уборке, была курьером. Еще шла война, поэтому у меня не было укороченного рабочего дня, как у несовершеннолетней, я работала наравне со всеми. И в первое воскресенье со всеми вместе пошла работать во дворец.

Худенькая темноволосая женщина Анна Ивановна Зеленова объяснила нашу задачу: собирать осколки разбитых лепных украшений, статуй и все это складывать в отдельную кучу. Вскоре во дворе выросла гора частей рук, ног, голов. А я нашла кусок красивого деревянного изделия с позолотой, видимо, от двери, и подошла к Анне Ивановне с вопросом: «А это в общую кучу складывать?». Она сказала: все деревянные части, обломки багетов складывать отдельно. Она спросила меня: «Что, девочка, ты пришла с мамой? Какая молодец, такая маленькая!». Я гордо ей ответила, что пришла с рабочими, что я сама работаю и получаю рабочую карточку.

Ростом я была невысокая, и это очень меня это огорчало. Меня все принимали за девятилетнюю. И только потом, когда как курьер я пришла во дворец с какими-то бумагами, Анна Ивановна поверила, что я действительно работаю.

Абсолютно все мосты были взорваны и мост ко дворцу тоже, через речку мы пробирались по камням и железным покореженным балкам…

В августе меня приняли в комсомол, хотя мне еще не было четырнадцати лет. Приняли потому, что я работала в комсомольской бригаде, и все девочки-наборщицы были комсомолками… В одно из воскресений мы работали на Двенадцати дорожках, сами выкапывали статуи и ставили их на место. Вокруг них росли большие дубы, и мы через ветки перекидывали веревки и волоком вытаскивали статую из ямы и ставили на пьедестал…

Помню, мы, комсомольцы, в парке заготавливали для школы дрова, там, где немцы спилили все деревья и вывезли в Германию, но осталось много отбросов и сучьев. Мы их пилили и складывали в штабеля, а потом на лошади отвозили к школе. Устали, сели отдохнуть. Очень хотелось есть, и тогда наш комсорг Шура Шведова, которая работала вместе с нами, стала читать стихи. Потом я узнала, что это «Рассказ о Кузнецкстрое» Маяковского. Там были такие строчки: «…Под старою телегою рабочие лежат… Сливеют губы с холода, но все же шепчут в лад: «Через четыре года здесь будет город-сад». И заканчивались стихи словами: «Я знаю – город будет, я знаю – саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть!».

«Вот подождите, девочки, кончится война, наступит такое время, что придете в магазин и сколько хотите хлеба купите и булки тоже, и не будет хлебных карточек», – сказала нам Шура. Мы дожили до этого времени, а она нет. Умерла вскоре наш комсорг, наша Шурочка Шведова.

Когда в сентябре 1944 г. для типографии мы, рабочие, стали заготавливать дрова на улице Марата и у разрушенного дома стали разбирать завал, грохнул взрыв, ранило печатницу Аню, и ее пришлось везти на лошади в Ленинград. Ведь пока шла война, никаких врачей, поликлиник и медсестер в городе не было.

Школу открыли только в конце октября. Раньше не получилось ее восстановить. Еще не было света, и мы занимались при свете керосиновой лампы… К зиме 1944 г. восстановили баню. На человека полагалось два таза воды – один таз помыться, другой – окатиться.

Наша газета «Большевистская трибуна» печатала все павловские новости. А на первой странице, конечно же, все новости с фронта: «От советского информбюро».

Понемногу город восстанавливался. В августе 1945 г. в кинотеатре «Родина» показали первый фильм «Радуга» по книге Ванды Василевской. В зале еще не было пола, сидели и стояли прямо на земле, но сколько было радости, даже не описать, – свой кинотеатр! К осени 1944 г. открыли первый магазин. Не нужно было больше ездить и ходить в Ленинград.

В 1945 г. после окончания войны за достигнутые успехи были награждены медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» Лидия Иванова Козлова – директор, Анатолий Константинович Попиневский – механик, Антонина Филипповна Журавлева – бухгалтер, Екатерина Протасова – печатница, супруги Кашкины, Лиза Павлова – наборщица и много других работников типографии. Трудно, очень трудно было этим людям, но, как сказано у одного поэта: «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд…».

Царскосельская газета, № 46 от 13.12.2018