25 февраля исполнится 200 лет со дня рождения Льва Александровича Мея – выпускника Царскосельского Лицея, замечательного русского поэта, переводчика, драматурга. Лев Александрович всегда говорил, что он соединяет в себе четыре национальности: по отцу он немец; по матери – татарин; по бабке – поляк; а сам по себе – настоящий русский человек, ведь предки его давно обрусели, и сам он любит Россию всем сердцем, и знает ее историю и язык так, как знают не многие.

Лицеист 11-го курса
Детство Мея прошло в Москве, в Хамовниках. Родился он в бедной дворянской семье. Отец его умер от ран, полученных в Бородинском сражении, когда Лев был еще совсем маленьким. После этого мать вместе с детьми поселилась в доме бабушки. Рано выучившись читать, мальчик все время посвящал книгам, предпочитая их детским играм
и развлечениям.
В 9 лет его отдали в Московский дворянский институт, откуда как лучшего ученика за казенный счет перевели в Царскосельский Лицей.
Мей стал воспитанником 11-го курса, окончившим учебное заведение в 1841 году. Пушкинская традиция увлечения литературным творчеством на этом курсе была особенно ощутима. Многие воспитанники писали стихи, занимались переводами, заполняя ими рукописные журналы «Вообще» и «Столистник». Именно этот курс восстановил памятник Genio loci, «гению места», воздвигнутый Пушкиным и его товарищами.
Произведения Мея стали появляться в печати еще в годы его учебы в Лицее: стихотворение «Гванагани» (отрывок из поэмы «Колумб») было опубликовано в 4-й части журнала «Маяк» за 1840 год под псевдонимом Зелинский; там же было опубликовано стихотворение «Лунатик». Тогда же Мей решил пере-вести «Слово о полку Игореве», переложив его былинным стихом.
Отрывки из перевода были представлены им на публичном испытании воспитанников в 1841 году.

Нарушитель спокойствия
Учился Мей прекрасно, современники отмечали его образованность, прекрасное знание иностранных языков. Но окончил он учебное заведение, как и Пушкин, с чином Х класса. Отличные успехи в учении не позволили ему занять место среди первых учеников, так как для этого еще требовалось и примерное поведение, с чем у Мея были проблемы. «Это была в высшей степени живая, подвижная натура, всегда готовая нарушить всякие предписания относительно тишины, спокойствия, порядка, дисциплины», – писал о нем в своих воспоминаниях однокурсник Владимир Зотов.
Мей был непременным участником каждой шалости. В Лицее запрещалось курение – Мей был отчаянным курильщиком. Лицейский товарищ Голубцов изобразил его с длинной трубкой, с длинными волосами, в расстегнутой куртке – «два последних признака представляли также протест принятых постановлений».
Зотов вспоминал, что в воскресные дни лицеистов отпускали только в Царское Село, к жившим там родителям некоторых учеников. Однако воспитанники, отпросившись, нередко удирали на тройках в Петербург. В этих поездках участвовал и Мей и воспел их в стихах вместе с приютами, где обыкновенно останавливались путники:
Братья, помните ль, бывало
Как нередко удирало
Человек пять, шесть из нас
Прямо в Питер, не спросясь.
Едем… холодно… ни слова,
Но тепло у Поляковой.
Вот застава. Где билет?
Удалось!… и правда ль нет?
Заметим, что попасть в Петербург в то время было нельзя без предъявления у шлагбаума билета о звании проезжающего. Лицеисты, разумеется, показывали фальшивые билеты.

Среди московских славянофилов
После окончания Лицея Мей возвращается в Москву и поступает на службу в канцелярию московского генерал-губернатора. Но уже в эту пору стало ясно, что будущее молодого чиновника будет связано с литературой.
В то время Мей печатался редко, все свободное время посвящая изучению истории. Его интересуют и Древний Рим, и Древний Восток, но главное – русская история, русский национальный характер, фольклор, народный быт, народное творчество, летописи. Это увлечение привело его в стан московских славянофилов. Он начинает печататься в журнале «Москвитянин», а затем входит в его редакцию, сближается с кружком Аполлона Григорьева, ведет полубогемный образ жизни.
Мея часто упрекали в пристрастии к вину. Однако, по словам его свояченицы, «он не так любил вино, как любил товарищество, оставаясь лицеистом на всю свою жизнь». При этом «никакие удовольствия не отвлекали его от работы, от умственных занятий, без которых он не мог обойтись».
Наиболее значительное произведение Мея этого периода – драма в стихах «Царская невеста», написанная в 1849 году. Тогда же он начал работу над исторической драмой в стихах «Псковитянка». Оба этих произведения впоследствии лягут в основу знаменитых опер Николая Римского-Корсакова. А в 1850 году Мей закончил и опубликовал перевод «Слово о полку Игореве», посвятив его попечителю Лицея принцу П.Г. Ольденбургскому.
В том же 1850 году Лев Александрович женится на Софье Григорьевне Полянской, роман с которой, полный драматических событий, продолжался почти десять лет.
Оставив службу в канцелярии московского губернатора в 1849 году, через два года поэт вновь возвращается к ней в качестве инспектора 2-й Московской гимназии. Здесь Мей старался водворить порядки, знакомые ему по Царскосельскому Лицею, основанные на справедливости и гуманности – заботился о хорошем содержании пансионеров; требовал от гувернеров достойного отношения к учащимся; поддерживал даровитых, но бедных; приглашал в воскресные дни домой воспитанников старших классов, у которых не было в Москве родных, читал с ними, учил шахматной игре. Однако он столкнулся с недоброжелательностью коллег, не одобрявших его приемов воспитания, и был вынужден покинуть гимназию.

В Петербурге
В 1853 году начинается петербургский период жизни поэта. Во многом переезд был связан со стремлением вырваться из богемного окружения и поправить финансовые дела. Однако этого не произошло. Судьба Мея оказалась схожа с судьбами других поэтов, вынужденных зарабатывать себе на жизнь литературным трудом (а стихи в тот период печатали неохотно и оплачивали плохо).
Воспоминания современников рисуют Льва Александровича Мея безалаберным, но очень добрым, мягким человеком. Внешность его при этом вполне соответствовала его поэтической сути: невысокий рост, статная фигура, открытое красивое лицо, длинные темные вьющиеся волосы, откинутые на высокие плечи.
Мей был не только прекрасно образован, но и прекрасно воспитан, что было хорошо заметно при появлении его в светском обществе. И в то же время его принимали за своего и среди разночинцев. Он был горд, и, несмотря на то что среди его товарищей по Лицею были люди, стоящие на высоких ступенях иерархической лестницы, Мей никогда не обращался к ним за помощью.
Он был чрезвычайно отзывчив, чутко реагировал на чужую беду. Мог, например, отдать только что полученные в редакции деньги литератору, у которого заболели дети, в то время как у самого в комнате замерзала от холода вода. Заботился о молодых писателях, стараясь найти им работу или просто накормить или подбодрить. И очень любил собрать у себя гостей, устроить пир, на который уходили все заработанные (а чаще – занятые) деньги.
Он был сострадателен не только к людям, но и к животным. Считал охоту величайшим варварством, не любил птиц в клетках. Живя в Петербурге, каждую весну в Благовещенье покупал несколько птиц и выпускал их на волю.
В одной из петербургских квартир у него в кабинете стояло несколько больших кадок с елками, на которых висели открытые клетки, а по комнате летали птички.
Однажды Мей увидел из окна, что дворник собирается топить в Лиговском канале щенка, и со стремительностью, удивившей его гостей, бросился на улицу. Сунув что-то дворнику в руку, он отбил щенка. А потом долго занимался воспитанием этого «непородистого, нескладного, невзрачного, постоянно злого и постоянно мрачного пса».

Поэт «чистого искусства»
Лирика Мея отличается искренностью, человечностью, задушевной лирической интонацией. Такие стихотворения как «Чуру», «Знаешь ли, Юленька», «Сумерки», «Зачем?» можно отнести к лучшим образцам поэзии середины XIX века.
Мей был великолепным переводчиком. Прекрасно зная языки, он переводил образцы еврейской, римской, греческой, польской, немецкой, английской, французской поэзии. Подчас его переводы были лучше, талантливее подлинников, и не случайно часть их них Мей воспринимал так же, как и собственные стихи.
Хотел бы в единое слово
Я слить свою грусть и печаль
И бросить то слово на ветер,
Чтоб ветер унес его в даль.

И пусть бы то слово печали
По ветру к тебе донеслось,
И пусть бы всегда и повсюду
Оно тебе в сердце лилось!

Современники причисляли его к поэтам «чистого искусства», «голым талантам», обладавшим большим поэтическим даром, но оторванным от действительности. Яков Полонский писал, что в произведениях Мея не отразилось ничего из того, что волновало русское общество в те времена.
Непонятый и неоцененный современниками, Лев Александрович Мей скончался 16 мая 1862 года в возрасте сорока лет и был похоронен на Митрофаньевском кладбище Санкт-Петербурга. В 1935 году захоронение было перенесено на Литераторские мостки.

Возвращение
Через 25 лет после кончины поэта литераторы, вспоминавшие Мея, сошлись на том, что в русской литературе он представляет собой яркий образец несправедливо, неблагодарно и незаслуженно забытого поэта.
Немало популярных поэтов, любимцев публики, время привело к забвению. В случае со Львом Меем получилось наоборот. Произведения этого виртуозного мастера стиха вернулись к читателю спустя десятилетия. В 1887 году было издано первое «Полное собрание сочинений», впоследствии его стихи переиздавались неоднократно.
На рубеже веков к его творчеству обратились поэты Серебряного века: считается, что Мей оказал влияние на становление символизма. Его произведения издаются и сегодня, оперы, написанные по его драмам «Царская невеста» и «Псковитянка», не сходят со сцены. И наверное, ни один из вечеров русского романса не обходится без исполнения произведений, написанных на стихи Мея. Достаточно сказать, что Чайковский написал 11 романсов на его оригинальные стихи и переводы. Творчество Мея вдохновляло на создание музыкальных шедевров Глинку, Римского-Корсакова, Мусоргского, Кюи, Балакирева, Рахманинова…
Вспоминая Льва Александровича Мея на страницах «Царскосельской газеты», обратимся к его стихотворению «Лицеистам», написанному к 50-летию Лицея:

Собрались мы всей семьей –
И они, кого не стало,
Вместе с нами, как бывало,
Неотлучною душой!

Тени милые! Вы с нами!..
Вы, небесными лучами
Увенчав себе чело,
Здесь присущи всем собором
И поете братским хором
Нам про Царское Село, –

Где маститой тайны святы,
Встали древние палаты,
Как немой завет веков;
Где весь божий мир – в картинах;
Где, «при кликах лебединых»,
В темной зелени садов,

Словно птички голосисты,
Распевали лицеисты…
Каждый был тогда поэт
Твердо знал, что май не долог
И что лучше царскоселок
Никого на свете нет!

Светлана ПАВЛОВА

«Царскосельская газета» №6,
17.02.2022