Навстречу 80-летию освобождения Ленинграда от фашистской блокады

Продолжаем публикацию фрагментов блокадных воспоминаний профессора ВИЗРа Ирмы Викторовны Исси.
Продолжение. Начало в №№ 14 ,15, 16, 17

Январь

Голодные смерти продолжали уносить многих. Страшным следствием длительного голодания стал каннибализм. В одном из соседних домов жила мамина приятельница, они регулярно встречались, когда выходили с детьми гулять в сквер на берегу Невки… Ее сынишка в сентябре сорок первого года должен был пойти в первый класс, но школы не работали, и он «хвостиком» повсюду следовал за своей мамой.
Однажды, когда мама в очередной раз дежурила в конторе на телефоне, ее приятельница вся в слезах буквально ворвалась в контору и сообщила об исчезновении своего семилетнего сынишки… Наш квартальный и все члены группы самозащиты, бывшие в конторе, вышли на улицу и начали опрос буквально каждого из встреченных ими людей. Опрашивали тех, кто ходил в этот день в магазин, кто был рядом с магазином, кто просто входил или выходил из дома примерно в это время – не видел ли кто-нибудь из них темно-рыжего мальчика, одного или с кем-нибудь. В результате опроса почти всех живущих в нашем микрорайоне людей было выяснено, что две женщины видели похожего мальчика, идущего за руку с незнакомой девушкой. Девушку никто не знал. Где искать мальчика – никто не представлял.
Через несколько дней мамина знакомая опять пришла в контору. Трясущимися руками она развернула носовой платок, в который был завернут скальп ее сына. Ошибиться было невозможно – такие круто курчавые шоколадно-рыжие волосы были только у нее и у ее сына. Тряслись не только ее руки, непрерывно сотрясалось все ее тело, на лице застыло странное выражение, смесь одержимости и отчаяния. «Пойду искать его голову». Говорить ей, что если бы каннибалы думали не трогать голову, они не стали бы снимать скальп, было бесполезно. Она никого не слышала и ничего не воспринимала… Через несколько дней она появилась в конторе домохозяйства опять, теперь с новым скальпом – светлые длинные волосы были заплетены в две косички с бантиками на концах. На нашем участке заявлений о пропаже девочки ни от кого не поступило, возможно, что ее мама умерла раньше ее пропажи, или же эта девочка была приведена к нам на съедение из какого-то другого района.
Почти каждую неделю вскоре после наступления комендантского часа, а иногда и посреди ночи, раздавался звонок в нашу дверь: «Начальника группы самозащиты! На обход территории!»… Вместе с военным или милицейским патрулем мама обходила несколько домов, отвечая на многочисленные вопросы о состоянии дел на участке. Обход обычно длился короткое время, так как большинство квартир было опечатано – либо все уехали, либо все умерли. Патрульные тщательно проверяли все двери – хорошо ли приклеены бумажки. Звонили только в те квартиры, в которых жили люди, обычно спрашивали, нет ли посторонних, и тщательно осматривали все жилые комнаты.
Вскоре после ужасных находок на помойках скальпов маленьких детей поздним вечером раздался звонок. Маму ждал милицейский патруль. На этот раз мамин путь оказался очень коротким, в пределах нашего дома. На первом этаже четвертой лестницы, имевшей выход только во двор, в опустевшую квартиру поселили двух (или трех) очень симпатичных девушек из пригорода, устроившихся работать на завод… Когда патруль вошел в жилую комнату, в каминной печи весело трещали дрова, на них стояла кастрюля, полная мяса. Сомнений в том, что это мясо человеческое, ни у кого из вошедших в комнату не возникло, другого в городе просто не было. Это было видно и по поведению девушек, которые заметались по комнате, пытаясь выскочить наружу… Девушек арестовали, кастрюлю с мясом для анализа взяли с собой. При следующем обходе эти же патрульные рассказали маме, что при допросе девушек выяснилось, что они выманили, убили и съели по крайней мере еще двух детей. Самое ужасное заключалось в том, что они по-настоящему, как все другие, и не голодали, им, как они объясняли следователю, просто захотелось мяса для полноценного питания. Их дальнейшей судьбы я не знаю, но в народе ходили слухи, что каннибалов расстреливали…
И мама, и тетя очень сильно похудели. К концу января сундучок с продуктами опустел, добавлять к тому, что мы получали по карточкам, практически стало нечего. Тетя выглядела особенно плохо, так как стала сильно отекать… Мама стала просто очень тощей, ввалились щеки, кожа обтянула скулы, но отеков у нее не было. На общем фоне лучше всех выглядела я, так как моя физиономия оставалась почти такой же круглой, как раньше. Это вызывало сильное беспокойство у мамы, которая боялась, что меня похитят и съедят. Каждое утро мне приходилось выслушивать от нее, какие меры предосторожности я должна соблюдать, о чем не должна забывать ни на минуту…
И вот однажды, когда дома никого кроме меня не было, раздался звонок. Я подошла к дверям и спросила, кто пришел. Молодой мужской голос ответил: «Ты Ирма? Я прилетел с севера и привез тебе с мамой посылку от папы. Мама жива? Дома? Нет? Вот когда мама вернется, пусть возьмет паспорт и санки и придет в Дом Красной армии на Литейном проспекте. Мы с посылками будем там на втором этаже». Тут я, несмотря на мамины инструкции, открыла дверь, чтобы посмотреть, кто же пришел, и увидела парня в белом военном полушубке. Он улыбнулся мне и сказал: «Хорошо, что вы живы, а то я почти никого живого и не нахожу. Отмечаю вас в списке, приходите за посылкой хоть сегодня поздно вечером, хоть с утра, мы там и ночевать будем»… Уже стемнело, когда мы добрались до Дома Красной армии. Нас сразу же пропустили и показали, куда надо идти. Когда мы вошли в большое слабо освещенное помещение, то в середине его увидели военного, сидящего за столом. Перед ним были разложены бумаги с фамилиями и адресами тех, кому они привезли посылки. С одной стороны стола стояло много посылок, с другой – значительно меньше. Военный взял мамин паспорт и пошел к тем посылкам, которых было меньше, нашел нашу посылку и принес ее нам. Мама расписалась в его бумагах и спросила, долго ли еще они будут в нашем городе. «Вот раздадим эти посылки (он кивнул головой в сторону малой кучи) – потом оформим передачу в детские дома тех посылок, адресаты которых умерли (он кивнул головой в сторону большой кучи) и обратно, на фронт в Карелию».
Папа, узнав о начавшемся в Ленинграде голоде, весь свой командирский паек не съедал, а откладывал в сторону в надежде на то, что его удастся отправить нам. Наши физические возможности в конце января были на исходе, и если бы этой посылки не было, скорее всего мы бы не дожили до весны. В посылке было несколько баночек со шпротами и с говядиной, были и солдатские сухари, представить себе что-нибудь вкуснее их в ту пору было невозможно. Присланными папой продуктами мы поделились с тетей и маленькой бабушкой…
В январе этого года по городскому радио была передача, посвященная блокадным детям. Меня поразил один из рассказанных эпизодов. В маленький провинциальный городок привезли детский сад с двумя сотнями детей, переживших блокадную зиму 1941–1942 годов. В течение года более 80 из них умерли и покоятся в братской могиле на кладбище этого городка. Это означает, что патология, вызванная у детей длительным голоданием, была так велика, что даже возврат в мирные условия и нормальное питание не позволили детским организмам восстановиться для того, чтобы жить дальше…

Февраль

Нельзя сказать, что в городе процветала шпиономания. На нашем участке остались, в основном, люди, давно и хорошо знакомые друг с другом. Большинство въехало в этот дом сразу по завершении его строительства. Многие работали на одном заводе или предприятии. И у всех кто-то воевал на фронте, кто-то голодал в осажденном городе, и ни у кого не было причин симпатизировать немцам. Но и шпионы, и диверсанты, и предатели в блокадном городе были. Об этом в первую очередь говорило то, что ракеты, наводящие немецкие самолеты на корабли, вошедшие в Неву, или на военные заводы, взлетали почти в каждую бомбежку. Однажды, стоя вместе с мамой в полной темноте на улице, мы увидели, как метрах в двадцати от нас с шипением взлетела ракета, осветив на мгновенье крепкую мужскую фигуру. Когда ракета погасла, мы услышали тяжелые шаги ракетчика, уходящего от нас на перекресток. Было облачно и так темно, что нельзя было отличить панель от проезжей части улицы. Мама сделала несколько шагов, пытаясь пойти следом, но я повисла на ней:»Куда ты идешь? Он пристрелит нас и все. Не ходи, ну пожалуйста! Пожалуйста!». Мама сдалась, и мы быстро пошли домой. После войны на эту тему был снят фильм «Зеленые цепочки», и действительно, многих ракетчиков выловили сами блокадники.
В один из зимних дней, ближе к ночи, маму, только что задремавшую после тяжелого дня, опять подняли громким звонком в двери. На этот раз ее ждал патруль НКВД из трех человек. Старший патрульный начал с того, что спросил маму, кто живет в угловых квартирах Посельцаровского дома, выходящих окнами на Клиническую аллею и проспект Карла Маркса (людей в каждом доме оставалось так мало, что все всех знали наперечет). На первом и втором этажах этого дома была детская поликлиника. Начиная с третьего этажа и выше находились жилые квартиры. В квартире на четвертом этаже жила в одиночестве женщина, бежавшая из-под Луги после гибели всей своей семьи. «Вот к ней давайте и пройдем», – сказал патрульный. На мамин голос женщина, которая часто заходила в жилищную контору и хорошо знала маму, открыла двери и, мило улыбнувшись всем, спросила, в чем дело, что случилось, и что их интересует. «Мы пришли с обыском, вот постановление», и старший патрульный протянул ей бумагу. У женщины был чрезвычайно удивленный вид, она спокойно сказала: «Ищите, пожалуйста. Но хоть объясните мне, что вы у меня хотите найти?
У меня и вещей-то никаких нет, в основном все мое на мне, я ведь бежала, когда немцы уже вошли в город».
Маму, как свидетеля, посадили на стул, стоявший у стены в сторонке. Военные начали тщательно перетряхивать все вещи, находившиеся в этой комнате. Двери других комнат, хозяева которых были на фронте или эвакуированы, оставались опечатанными. Обыск, очень дотошный, длился уже не менее двух часов – в комнате было много книг, которые патрульные перелистывали постранично – когда женщина попросила разрешения отлучиться в туалет. Ее отпустили, но через несколько минут, вероятно, услышав что-то подозрительное, старший сделал знак одному из патрульных, и они вдвоем ударом вышибли дверь уборной. Женщину вытащили в коридор и стали разжимать рот, в который она запихивала бумагу. Отчаянно сопротивляясь, она пыталась эту бумагу проглотить… Когда бумагу аккуратно разгладили, мама увидела на ней столбики цифр. «Вот и нужный нам шифр, – сказал старший, – хорошо, что воды в доме нет, а то успела бы все спустить в канализацию». Самый высокий парень встал на унитаз и, пошарив рукой, вытащил из пустого бачка, прикрепленного почти под потолком, передатчик. Маме, показав передатчик, сказали: «Вот видите, и шифр мы нашли, и радиопередатчик. Сколько дней потратили, пока запеленговали его работу. Видно, хорошая школа была, раз так быстро эта дрянь работала». После обнаружения передатчика поведение женщины резко изменилось, теперь она, с ненавистью глядя на всех, кричала: «Ненавижу вас всех, все равно все передохнете!». Когда ее выводили из квартиры, она, проходя мимо мамы и третьего патрульного, постаралась каждого из них ударить ногой. Мама вернулась под утро в шоковом состоянии. «Ты только представь себе, какой она была актрисой! Как она у нас в конторе рыдала, когда рассказывала о расстреле немцами всех своих родных! А мы, простофили, все ей поверили. И нате вам, прекрасно подготовленная радистка, работающая на немцев. И никакого даже намека на акцент. Неужели русская могла так продаться?»…
В конце января – начале февраля после комендантского часа к нашему дому подъехали грузовики с брезентовыми тентами на кузовах. В таких машинах обычно перевозили людей – и солдат на фронт, и эвакуируемых на Большую землю по льду Ладоги. Человек в военной форме, проводивший эту операцию, вызвал в контору нашего управдома Шевелева (который на следующий день и рассказал маме обо всех ночных событиях) и стал по домовым книгам знакомиться со списком жильцов. Зачитывая вслух фамилии, он говорил своим подчиненным примерно следующее: «Квартира пять – два Ванхонена, квартира семнадцать – один Пуцитис, квартира 25 – одна Резекне» (фамилии были другие) и так по всем квартирам до конца. Далее в этих квартирах раздавался звонок. Открыв двери, люди видели военных, которые им говорили: «Срочная эвакуация, ровно пять минут на сборы и на выход к машинам».
В квартире напротив нас жила старая финка с четырехлетней внучкой Ирьей, копией ангелочка с картин Эпохи Возрождения. Бабушка уже не поднималась с постели, соседка приносила ей и воду, и продукты по карточкам. Группа самозащиты вела переговоры с детским домом, куда хотели определить девочку после смерти бабушки. Военные вошли в квартиру, положили бабушку на одеяло, и, как на носилках, снесли ее вместе с Ирьей вниз, к машинам.
Все делалось наспех. В результате финка, вышедшая замуж за Иванова и еле-еле изъяснявшаяся по-русски, осталась в городе, а русская женщина, бывшая замужем за финном, воевавшим на фронте, и носившая его фамилию, была в эту ночь выселена из блокадного города. Наш знакомый шофер из соседнего дома, постоянно ездивший взад-вперед по Дороге жизни, говорил потом, что многие машины дошли до Кобоны на Большой земле с людьми, замерзшими по дороге, так как никто толком не успевал собрать нужные вещи. Я не знаю никого из высланных жильцов нашего дома, кто вернулся бы обратно в наш город после войны.
Мама, спокойно проспавшая эту ночь и узнавшая обо всем от Шевелева только рано утром, ужаснулась всему – и скоропалительности происходящего, и выбору намеченных к выселению лиц. Домой она вернулась страшно расстроенная. «Удивительно, как это с нашей-то фамилией и нас с тобой не тронули», – сказала она и стала еще раз просматривать документы в балетном чемоданчике и носильные вещи в большой матерчатой сумке и рюкзаке. «Если придут за нами, ты берешь рюкзак, я – сумку и документы. Прихватим с собой самое большое ватное одеяло, чтобы не замерзнуть по дороге. Выживем и на новом месте». Где-то за неделю до этих событий управдом намекнул маме по секрету, «между нами девочками», что сотрудники органов безопасности проявили большой интерес к личности папы и очень подробно о нем расспрашивали. Это сообщение также не внушило маме оптимизма в отношении нашей судьбы. Только много позже мы узнали, что эти расспросы были связаны с награждением папы орденом Красной Звезды и назначением его на работу в шифровальном отделе штаба армии. Не исключено, что именно назначение его на весьма секретную работу и спасло нас от срочного выселения из города вместе со всеми другими «враждебными иностранцами».

Продолжение следует

«Царскосельская газета» № 18 от 18 мая 2023 г.